я. – Я-то думал, ко мне енти, как их, нагловики пожаловали. С виду-то форменные они были…
Профессор накрылся
[1]
Мы – Хогбены, других таких нет. Чудак прохвессор из большого города мог бы это знать, но он разлетелся к нам незваный, так что теперь, по-моему, пусть пеняет на себя. В Кентукки вежливые люди занимаются своими делами и не суют нос, куда их не просят.
Так вот, когда мы шугали братьев Хейли самодельным ружьем (до сих пор не поймем, как оно стреляет), тогда все и началось – с Рейфа Хейли, он крутился возле сарая да вынюхивал, чем там пахнет в оконце, – норовил поглядеть на Крошку Сэма. После Рейф пустил слух, будто у Крошки Сэма три головы или еще кой-что похуже.
Ни единому слову братьев Хейли верить нельзя. Три головы! Слыханное ли дело, сами посудите? Когда у Крошки Сэма всего-навсего две головы, больше сроду не было.
Вот мы с мамулей смастерили то ружье и задали перцу братьям Хейли. Я же говорю, мы потом сами в толк не могли взять, как оно стреляет. Соединили сухие батареи с какими-то катушками, проводами и прочей дребеденью, и эта штука как нельзя лучше прошила Рейфа с братьями насквозь.
В вердикте коронер записал, что смерть братьев Хейли наступила мгновенно; приехал шериф Эбернати, выпил с нами маисовой водки и сказал, что у него руки чешутся проучить меня так, чтобы родная мама не узнала. Я пропустил это мимо ушей. Но видно, какой-нибудь чертов янки-репортеришка жареное учуял, потому как вскорости явился к нам высокий, толстый, серьезный дядька и ну выспрашивать всю подноготную.
Наш дядя Лес сидел на крыльце, надвинув шляпу чуть ли не до самых зубов.
– Убирались бы лучше подобру-поздорову обратно в свой цирк, господин хороший, – только и сказал он. – Нас Барнум самолично приглашал, и то мы наотрез отказались. Верно, Сонк?
– Точно, – подтвердил я. – Не доверяю я Финеасу. Он обозвал Крошку Сэма уродом, надо же!
Высокий и важный дядька – прохвессор Томас Гэлбрейт – посмотрел на меня.
– Сколько тебе лет, сынок? – спросил он.
– Я вам не сынок, – ответил я. – И лет своих не считал.
– На вид тебе не больше восемнадцати, – сказал он, – хоть ты и рослый. Ты не можешь помнить Барнума.
– А вот и помню. Будет вам трепаться. А то как дам в ухо.
– Никакого отношения к цирку я не имею, – продолжал Гэлбрейт. – Я биогенетик.
Мы давай хохотать. Он вроде бы раскипятился и захотел узнать, что тут смешного.
– Такого слова и на свете-то нет, – сказала мамуля.
Но тут Крошка Сэм зашелся криком. Гэлбрейт побелел как мел и весь затрясся. Прямо рухнул наземь. Когда мы его подняли, он спросил, что случилось.
– Это Крошка Сэм, – объяснил я. – Мамуля его успокаивает. Он уже перестал.
– Это ультразвук, – буркнул прохвессор. – Что такое «Крошка Сэм» – коротковолновый передатчик?
– Крошка Сэм – младенец, – ответил я коротко. – Не смейте его обзывать всякими словами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?
Он вынул блокнот и стал его перелистывать.
– Я у-ученый, – сказал он. – Наш институт изучает евгенику, и мы располагаем о вас кое-какими сведениями. Звучат они неправдоподобно. По теории одного из наших сотрудников, в малокультурных районах естественная мутация может остаться нераспознанной и…
Он приостановился и в упор посмотрел на дядю Леса.
– Вы действительно умеете летать? – спросил он.
– Ну, об этом мы распространяться не любим. Однажды проповедник дал нам хороший нагоняй. Дядя Лес назюзюкался и взмыл над горами – до одури напугал охотников и медведей. Да и в Библии нет такого, что людям положено летать. Обычно дядя Лес делает это исподтишка, когда никто не видит.
Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и прорычал:
– Это уж вовсе глупо. Человеку летать не дано. Взять хотя бы эти новомодные выдумки, о которых мне все уши прожужжали. Между нами, они вообще не летают. Просто бредни, вот и все.
Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.
– Но тут, с чужих слов, есть свидетельства о массе необычных качеств, присущих вашей семье. Умение летать – только одно из них. Я знаю, теоретически это невозможно – если не говорить о самолетах, – но…
– Хватит трепаться!
– В состав мази средневековых ведьм входил алконит, дающий иллюзию полета, разумеется совершенно субъективную.
– Перестанете вы нудить?
Взбешенного дядю Леса прорвало, я так понимаю – от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу на крыльцо и взлетел. Через минуту стремительно опустился, подхватил свою шляпу и скорчил рожу прохвессору. Потом опять взлетел и скрылся за ущельем, мы его долго не видели.
Я тоже взбесился.
– По какому праву вы к нам пристаете? – сказал я. – Дождетесь, что дядя Лес возьмет пример с папули, а это будет чертовски неприятно. Мы папулю в глаза не видели с тех пор, как тут крутился один тип из города. Налоговый инспектор, кажется.
Гэлбрейт ничего не сказал. Вид у него был какой-то растерянный. Я дал ему выпить, и он спросил про папулю.
– Да папуля где-то здесь, – ответил я. – Только его теперь не увидишь. Он говорит, так ему больше нравится.
– Ага, – сказал Гэлбрейт и выпил еще рюмочку. – О господи. Сколько, говоришь, тебе лет?
– А я про это ничего не говорю.
– Ну, какое воспоминание у тебя самое первое?
– Что толку запоминать? Только голову себе зря забиваешь.
– Фантастика, – сказал Гэлбрейт. – Не ожидал, что отошлю в институт такой отчет.
– Не нужно нам, чтобы тут лезли всякие, – сказал я. – Уезжайте отсюда и оставьте нас в покое.
– Но помилуй! – Он заглянул за перила крыльца и заинтересовался ружьем. – Это еще что?
– Такая штука, – ответил я.
– Что она делает?
– Всякие штуки, – ответил я.
– Угу. Посмотреть можно?
– Пожалуйста, – ответил я. – Да я вам отдам эту хреновину, только бы вы отсюда уехали.
Он подошел и осмотрел ружье. Папуля встал (он сидел рядом со мной), велел мне избавиться от чертового янки и вошел в дом. Вернулся прохвессор.
– Потрясающе! – говорит. – Я кое-что смыслю в электронике, и, по моему мнению, это нечто выдающееся. Каков принцип действия?
– Чего-чего? – отвечаю. – Она дырки делает.
– Она стрелять патронами никак не может. В казенной части у нее две линзы вместо… как, говоришь, она действует?
– Откуда я знаю.
– Это ты ее сделал?
– Мы с мамулей.
Он давай сыпать вопросами.
– Откуда я знаю, – говорю. – Беда с ружьями в том, что их надо каждый раз перезаряжать. Вот мы и подумали: смастерим ружье по-своему, чтоб его никогда не заряжать.